Знание, априори доступное всем Картографам: миром правят две силы. Одна стремится удержать людей в жестких рамках нравственных законов, записанных Господом на скрижалях. Вторая подзуживает людей на вечный бунт, на сравнение себя с Творцом. Тот, Кто создал этот мир, милосердно избавил людей от чрезмерного, искусительного и вредного для них познания. Но второй, падший, ангел решил, что познание смертным нужно по целому ряду причин, а главный свой резон: опережение Господа в борьбе за души — конечно же, не озвучил. Но нужны ли Ему были слова?..
Карты отражают постоянное изменение Вселенной от противоборства этих двух сил, от их обращения с раз и навсегда заданными правилами — теми, на скрижалях. Даже в границах одной небольшой и несовершенной планеты Земля существует не один мир, а множество разных миров; из одного в другой постоянно кочует Земля с ее населением. Кто-то “переставляет” ее из мира в мир, как упрямые хозяева из квартиры в квартиру переносят фикус… или кошку, она одушевленная… И всякий раз новая квартира вроде бы и похожа на ту, что осталась позади, и населена теми же людьми, и над людьми этими стоит то же самое правительство, ан какими-то деталями, то мелкими, то разительными, квартиры отличаются. От них, прежних, остаются неопровержимые свидетельства — Карты. Есть плоские и мертвые карты, начертанные людьми ради каких-то утилитарных нужд. И есть Карты, к которым “приложили руку” обе вечно борющиеся силы. Эти карты живут собственной жизнью и подают “сигналы тревоги” — тем, кто способен оные сигналы воспринять. Таких сверхчутких людей очень немного. И зовут их Картографами.
“Качества” каждого нового мира, обстоятельства, определяющие его основные признаки, регламентируются Тем, Кто все это некогда задал. Временной момент “перестановки”, а также грядущие условия жизни в новой квартире зависят от самих квартирантов — как скоро они совокупной политикой сделают прежнее жилье непригодным для обитания и неприглядным для взгляда извне. От того, насколько население проявило себя возвышенным, гуманным, прогрессивным, разумным, предусмотрительным, думающим о завтрашнем дне и не только о себе. Либо, наоборот, — жадным, тупым, жестоким, агрессивным, потенциально опасным и для себя, и для следующего поколения. Тот, Кто все это задал, руководствовался парадоксом, который давно заметил в своем многоликом, разноязыком народе: чем хуже условия Он ему создавал, тем более люди мобилизовались и находили выход из того, что казалось тупиком. Но чем милосерднее Он был, чем ближе подводил свой разноликий, разноязыкий народ к жизни в условиях почти что Золотого века (отвечающего их порой варварским представлениям), тем больше народ развращала Его снисходительность.
Изначально людям Карты передал, разумеется, бес-искуситель, перманентно томимый гордыней и жаждой хоть минимального, хоть на волос, превосходства во власти над людским племенем. Сделал бес это, как привык после своего низвержения, исподтишка, но Господь вмиг оценил каверзу второго как лучшее средство предложить своим творениям Выбор. И не стал возражать. У Карт обозначилось предназначение нравственного смысла, и Он опять оказался на вершок впереди своего вечного соперника. Но тот, как было у него в заводе, опять извернулся — и разработал “экзамен” для попадания в касту Картографов. Картографы не знали друг о друге, не имели смертного главы, не сочиняли в соавторстве законы и ритуалы. Ритуалы посвящения им являлись извне как некое самодостаточное знание. Антипод постарался. Испытания были заковыристыми, но ассортимент их не блистал разнообразием — не так уж много способов проявить дар Картографа нашел даже хитроумный искуситель. Экзамен строился по этапам, от простого к сложному: найти лучший выход, когда заблудишься в чужой стороне, на незнакомой территории; нарисовать некую — сроду не виденную! — местность с закрытыми глазами; увидеть во сне чуднуй мир и зарисовать его карту наяву; увидеть и начертать схематичное изображение другой стороны земли (антипод подзуживал: она круглая, а не плоская, смотри же, рисуй!); изобразить схему неба… На этом внешне несложном задании погорело порядочное число многообещающих Картографов. Погорело не в фигуральном смысле, а в буквальном, на кострах аутодафе. Церковная цензура правила везде, церкви Создатель дал понять, что их задача — ограничивать познание, не допускать людей до откровений, что могли бы пойти им во вред, по слабости и малоумию… Но кто не пасовал перед этим заданием, из того мог бы выйти толк в деле Картографии. Безрассудных, тем паче принципиальных, смельчаков уважали оба.
Антипод иной раз нашептывал Картографам задачки вовсе дерзкие: начертать карту Аида, план чистилища, схему райского сада… на такое осмеливались уж совсем бесшабашные умы, которых сами же люди считали безумцами. Иных “безумцев” усмиряли простыми и надежными контрмерами — холодной водой, грубой рубахой со стянутыми за спиной рукавами, каменными мешками, прочными засовами… Иным посчастливилось обратить “безумие” себе на пользу, как тот аномально талантливый парень из города Нюрнберга, онемеченный венгр Альбрехт Дюрер (его фамилия буквально означала “дверь”, многие Картографы носили символические прозвища). Он вписал в контуры носорога Птолемеевскую структуру звездного неба, зафиксировал представления землян о зоне их тогдашнего обитания и грозно предупредил сограждан, как будут выглядеть всадники Апокалипсиса, — но мирно скончался в своей постели, передав будущим поколениям Картографов ценнейшие знания.
Приблизиться к Карте мира (mappae mundi) можно было чаще всего способом простым, как надкусить яблоко, — подойти физически, поняв (или не поняв, не суть, потом разберешься), что она тебя притянула.
— Да, входите. Как вы меня нашли??!
— По адресу…
Картограф выхватил листок из моих рук и долго изучал его, вертел так и эдак, словно в первый раз увидел свой собственный адрес.
— Мммда… Картой пользовались?
— Нет. Я так, интуитивно…
— Ах, интуитивно! Это правильно, правильно…
Так случилось, например, с финикиянином Хаахом, провалившимся в пещеру в погоне за козой. Там его ждала Карта, на которой было изображено странное: вместо огромного Финикийского царства с его многочисленными колониями по всему Средиземноморью и богатого и мощного Карфагена об левую руку от Финикии, в Северной Африке, — жалкие и разбросанные далеко ошметки и раздутый, точно опухоль, Рим, в сердцевине которого, точно в пластах жира, терялась невеликая провинция Сирия, а уж в Сирии, намеченная дрожащим, норовящим исчезнуть пунктиром, пряталась крохотная “пурпуровая страна”, былая Финикия. Хаах вознес благодарственную молитву солнечному богу Гебалу, сочтя, что предвидение будущего ему явилось как солнечная благодать, и принес Гебалу в жертву свою любимую козу, приведшую его, Хааха, к премудрости. Шкуру жертвенной козы он нарезал на тонкие полоски, связал их в почти бесконечное вервие и огородил пещеру, в которой поселился, объявив себя оракулом. Но все это произошло незадолго до пришествия Александра, царя Македонского, под стены города Тира с намерениями самыми неблаговидными. В лице полчищ Македонца Финикии предстала угроза всему ее благосостоянию — что и увидел на своей Карте оракул Хаах. Слух о том, что падение Тира и Финикии было предсказано, дошел и до завоевателей, и свирепые македоняне притащили отшельника-провидца безо всякого почтения пред очи Искандера. Вовсе не светлыми были его очи, а больными и бешеными. Не тратя лишних слов, Искандер бросил Хааху вопрос, что ждет его империю, — и, глянув на Карту, Хаах затрясся, ибо Карта его радикально изменилась, вещая о страшном переделе мира. На этой Карте громоздилась империя, неуютно расположившаяся от Греции до Индии, и она дробилась на глазах, а в местах разломов вспыхивали костры войн и междоусобиц… Не зная, как расшифровать увиденное, чтобы сносить голову, Хаах замедлил с ответом, но Македонец подал знак — и Карту вырвали из вспотевших предсмертным ужасом пальцев оракула. Пожав плечами, император велел принести в жертву самого провидца — авось боги умилятся такой роскошной жертве и отведут участь, предсказанную Картой, от империи Александра. С Хаахом поступили так же, как он сам поступил с козой, кожу сдирали, не дав ему еще отдергаться в конвульсиях…
Такого рода огорчительные финалы жизненных путей притягивали к себе, вместе с mappae mundi, нередкие Картографы, но младший кукловод относился к этому философски, ибо Старший периодически возвращал их все в новые и новые миры.
Картографы не умирают, они проходят цепочку реинкарнаций, Он специально выпускает их раз за разом на землю, они нужны здесь. В какой-то момент Он даже пожалел, что Карты умели читать очень немногие. Ведь Карты прежних миров, тех, что оставались за плечами человечества, никуда не девались — Он сберегал их как нужные артефакты. Сравнив несколько таких Карт, люди могли недвусмысленно понять, откуда они пришли и куда катятся. В замкнутой касте Картографов были и такие, кто почти вплотную подходил к опасному пониманию перманентных изменений мира. Но ни один на Его памяти не додумался ни сличить Карты, ни сделать из их сличения единственно правильный вывод: как вести себя в мире, чтобы его не поганить. В идеале люди должны были додуматься, уловить изменения Карт…
